Праздник

Глава 1.

Им не было нужды смотреть в календарь: ощущение праздника витало в воздухе с прошлой недели, а последние три дня оно буквально наэлектризовало их, развеяв сонливость. Марья-Лииз первой выбралась на свет Божий, и уже вовсю хлопотала на хуторе: стирала и гладила праздничные одежды, штопала дыры и накладывала заплаты на прорехи – её длинные ловкие пальцы не знали усталости, с лица не сходила радостная улыбка. Муж Андрус, высокий, угловатого сложения, с тяжёлым землистого цвета лицом и редкими седеющими волосами, ещё не окончательно расчухавшийся, сидел на крыльце и непослушными пальцами уже в который раз пытался свернуть самокрутку, глухо ругаясь себе под нос.
И вот наконец протяжно скрипнула калитка и перед ними предстал дедушка Юхан.
- Всё, пора, – прошамкал дедушка беззубым ртом.
Голос у старика был шипяще-шелестящий с лёгким присвистом: на его жёлтом сморщеном горле зияла старая рана с ввалившимися внутрь краями – она то и издавала характерный свист при разговоре. Марья-Лииз взглянула в глубоко запавшие в иссушённых глазницах Юхановы тускло-серые глаза, и поняла, что старик говорит правду: время действительно пришло.
- Сынок, закурить есть? – старик повернул голову в сторону Андруса, в худой морщинистой шее звонко щёлкнул позвонок.
- Есть… – невнятно отвечал Андрус, в очередной раз просыпая табак меж неуклюжих распухших пальцев.
Старый Юхан улыбнулся провалом рта и заковылял к крыльцу на своих жутко искривлённых ногах – Марья-Лииз даже слышала, как поскрипывают его старые суставы. А дед то совсем разваливается, с грустью подумала она. Хватит ли у него силёнок на дорогу в этот раз?
- Ну… – усевшись рядышком с Андрусом, старик взял у того жестяную банку с табаком, кусок газеты и неожиданно ловко свернул обоим по цигарке.
- Ф-ффух-хх! – с наслаждением выпустил он пышный клуб сизого дыма. Дым сочился из его ноздрей, колыхающимся шлейфом выходил из ссохшейся раны на горле – обтянутая жёлтой кожей лысая головёнка деда словно парила в облаке табачного дыма, напомнив Марье-Лииз когда-то читанную сказку о джинне из кувшина.
- Выходить надо завтра до рассвета, — молвил дед после третьей затяжки. – Путь неблизок, да и я уже не тот, что раньше, кхе-кхе-кхе! – старый Юхан закашлялся, вместе со слюной выплюнул на ладонь бурый осколок зуба.
- Я вам рубашку чистую и брюки приготовила, — проговорила Марья-Лииз.
- Ай, спасибо за заботу! – улыбнулся ей Юхан. – А то и впрямь негоже в моих обносках на праздник идти.
Он досадливо скривил морщинистый рот, поднеся к подслеповатым глазкам ветхий, расползающийся по шву рукав своего старого пиджака. Отсыревший край рукава украшали разводы плесени.
- Совсем пообносился, — пробурчал дед. Он медленно прошёлся взглядом по двору – остатки забора стояли вкривь и вкось, зияя щелями на месте отвалившихся досок; у прогнившей стены сарая, в густых зарослях крапивы ржавел трактор.
- Да-а, непростые нынче времена, — подал голос Андрус. – Тяжко жить стало.
- Да разве ж это жизнь? – горько усмехнулся старый Юхан. – Это не жизнь – так, серое прозябание.
- Дедушка, идёмте в дом, — Марья-Лииз поднялась на крыльцо, взялась за дверную ручку. – Померим вашу праздничную одёжу – может где ушить надо.
- Идём… – дед кряхтя поднялся с сырых досок крыльца, разогнул захрустевшую спину, опершись на Андрусово плечо костлявой рукой, на которой не хватало трёх пальцев, и заковылял в дом.

Дед Юхан несмотря на старческую немощь, удивительно тонко чувствовал ход времени – словно внутри его ветхого тела тикали некие часы, работавшие в едином ритме с матушкой-природой. За час до рассвета он неслышно поднялся со своей узкой деревянной скамьи, глянул в окошко на сочащуюся сыростью темень, сизоватой плёнкой влаги прильнувшую к немытому стеклу, и пошёл будить остальных.

Раздвинув шуршащие травы, они вышли на дорогу с самым началом рассвета: небо стало сереть, сумрачный дикий пейзаж вдоль дороги медленно выступал из тьмы, проявляясь словно на фотографии. Массивные, поросшие седым мхом стволы елей устремлялись своими верхушками в сумрачное непроглядное небо, чуть фосфоресцирующее полотно тумана расползалось на отдельные тающие лоскутья, оголяя расчерченное трещинами, словно старческая кожа морщинами, уходящее вдаль полотно шоссейки. Они взялись за руки и побрели вперёд, заранее смиряясь с бесконечностью и однообразной монотонностью их пешего пути.

Глава 2.
На исходе второго дня, миновав тихий, словно вымерший посёлок, они вышли к железнодорожному переезду, где им встретились наконец первые люди.
Некоторые шли небольшими группками, тихонько переговариваясь меж собой, многие поодиночке – кто-то озирался по сторонам, кто-то плёлся понурив голову.
Марья-Лииз заметила, что далеко не все были одеты по праздничному, одежда же некоторых вызывала уныние своей вопиющей бедностью. Наверное все они были жителями оставшегося позади посёлка.

- Во, смотрите, — прервал молчание Андрус, показывая куда-то пальцем. Марья-Лииз повернулась в указанном направлении.
На захваченном в плен сорняками большом поле, лежал пассажирский самолёт, далеко раскинув свои длинные широкие крылья. Некогда белоснежный корпус гиганта ныне покрывали широкие полосы и пятна ржавчины, одно крыло надломилось, упёршись концом в землю, в боку зияло чернотой овальное отверстие пассажирского люка. Проходящая мимо толпа все как один повернули головы в сторону этой примечательной части пейзажа.
- Американский. – авторитетно произнёс мужик в измызганном драном ватнике и тяжёлых резиновых сапогах.
- Может там какие ценные вещи остались? – оборотилась к нему его спутница, немолодая уже женщина с багровым пятном в пол лица, возможно жена его.
- Сходи, проверь, — хмыкнул мужик. Женщина с изуродованным лицом недовольно поджала губы и нахмурилась, и весь остальной путь более не обмолвилась со своим спутником ни единым словечком.

Прошло наверное несколько часов. Стемнелось, стал накрапывать мелкий дождик, усеяв сверкающим бисером одежду, волосы и лица путников. Слева, над кронами деревьев фиолетовое полотно небес прочертил строгий шпиль лютеранской церкви.
- Вот уже и Кейла, — вздохнул старый Юхан. – Считайте, полпути протопали.
Толпа оживилась, многие зашушукались: меж деревьев замелькали сполохи огня, падая на выходящую из-за здания железнодорожной станции массу людей.

Первым навстречу путникам вышагнул высокий сухопарый мужчина преклонных лет в студенческой фуражке с белым верхом и узком пиджаке с блестящими пуговицами. В правой руке он держал факел, в левой нёс свёрнутое и зачехлённое знамя.
- Здравствуйте, соотечественники! – громко и звучно произнёс он, в знак приветствия воздев к небу древко знамени.
- Здравствуйте… здравствуйте… – нестройно прогудела толпа, вбирая в себя новых участников похода. Незнакомые люди подходили к старому Юхану, Андрусу и Марье-Лииз и приветливо улыбаясь, пожимали руки.
- Да-а, не может эстонец усидеть дома в канун великого праздника, — продолжал господин в беловерхой фуражке. – Вон сколько нас – а будет ещё больше!
Сполохи пламени выхватывали из тьмы его лошадиное лицо, чёрный провал пустой левой глазницы, отблёскивающие серебром вкрапления седой щетины на узком длинном подбородке.

Изрядно увеличившаяся толпа двинулась дальше, приняв некое подобие колонны. Некоторые негромко пели. Прибиваемое дождиком пламя факелов металось над рядами голов; господин в студенческой фуражке шёл во главе колонны, положив спелёнутый флаг на плечо и покачивая чадящим факелом. Запевал приятным, чуть хрипловатым голосом, подхватывая временами угасающий мотив, иногда возвышая голос, дабы поддержать и приободрить остальных. Они уходили в бесконечный чёрный тоннель сеющей дождём сырой ночи, шарканье сотен ног и льющиеся нескончаемой чередой песни отгоняли мертвящую тишь.

Глава 3.

Далёкие звуки просочились сквозь толщу земли, проникли в его голову, зазвучав знакомой мелодией. Неужели началось? – собравшись с силами, он зашевелился, разминая скованные долгой неподвижностью члены, ощупывая окружающую его плотную влажную темноту, пропитанную запахом плесени и тяжкого земляного духа.
Мелодия звучала всё отчётливей, уже были различимы слова песни – и рот его с натугой и беззвучно шевелился, повторяя эти знакомые с детства слова. Скорее на волю!
Земля приподнялась бугром, осыпаясь влажными комьями. Из этого шевелящегося месива наружу полезли узкие белые, шевелящиеся тонкими отростками плети корней, – нет, не корней, — рук, лишённых плоти. Вслед за ними наверх выдавился тускло блестящий костью купол черепа, следом показались плечи, еле прикрытые остатками истлевшей одежды. Тот, кого при жизни звали Томасом Сеппиком, освободился наконец полностью, и на негнущихся поскрипывающих ногах двинулся на проплывающие подобно полноводной реке голоса – впереди и совсем неподалёку. Видеть мелькающие впереди отблески факелов он, увы, не мог, но слышал очень хорошо: череп его звенел, резонируя в такт шагающей колонне и слаженному хору поющих. За спиной Томаса земля вспучивалась, исторгая гротескные фигуры мертвецов – безглазых, скалящихся застывшими безгубыми улыбками. С их пропитанных грязью одеяний, превратившихся в бесформенные лохмотья, соскальзывали комья земли, кишащие червями, у некоторых за выпуклыми прутьями рёбер в такт ходьбе раскачивалась сизо-чёрная гниющая требуха. Их вышло около десятка, оставив позади опустевшие щели могил. Один тоже очень хотел, да не смог: сквозь его грудную клетку проросли корни берёз, пронизав её насквозь, плотно оплетя и удерживая в подземном плену – навеки. Там, в сыром мраке, он мог лишь бессильно шевелить челюстями, пережёвывая вязкую чёрную землю и бессмысленно таращить во тьму забитые землёй провалы глазниц.
Группка мертвецов, перевалившись через осевшую расползающуюся кладку кладбищенской ограды, не привлекая внимания, деликатно встроилась в хвост колонны – ещё несколько неясных силуэтов в тёмном скопище объятой праздничным весельем толпы.

Глава 4.

Рассвет застал их, когда колонна ( к этому времени увеличившаяся почти вдвое ) миновала железнодорожную станцию Нымме. Высокий господин в студенческой фуражке воткнул древко знамени в землю и объявил привал. Колонна тотчас развалилась, рассыпалась цепочкой вдоль дороги – люди усаживались на траву, а иные просто валились навзничь, вытянув усталые ноги.
- Ох-хохо-хохо-хоо-о! – простонал дед Юхан, опуская зад на лежащую на обочине просмолённую железнодорожную шпалу. – Ох, ноги мои ноги!
Он скинул в траву тяжёлый башмак и бережно скатал липкий от сукровицы носок. Костлявая ступня была сплошь покрыта язвами и пахло от неё очень нехорошо. Дед опустил ноющую ступню в траву, чтобы Марья-Лииз не увидела, и не стала охать да причитать, затем достал из кармана большую несвежую на вид тряпку, долго верой и правдой служившую ему носовым платком, и аккуратно обернул ею больную ступню. Прикосновение прохладной, чуть сыроватой тряпицы было приятным. Старик расшнуровал и стянул второй ботинок. Ну-ка, ну-ка… Хм, таже история, пожалуй, даже похуже: верхняя часть ступни распухла и приобрела сине-багровый оттенок, ногти почернели, а язвы были больше и безобразней. Вот зараза, и перевязать то больше нечем. Ладно, придётся потерпеть, если что – пойду босиком, решил дед Юхан, баюкая терзаемую болью ногу в холодной росистой траве.

Андрус сидел согнувшись, обхватив ноги руками и положив голову на колени. Его безучастный взгляд скользил по расстилавшемуся перед ним пейзажу: густо разросшиеся кусты на противоположной стороне дороги, над кустами – серые покосившиеся заборы и далее руины домов вперемешку с деревьями – в основном одноэтажные домики дачного типа, скособоченные стены и просевшие крыши которых покрывали ветвящиеся уродливые наросты плесени, цвет которой варьировался от светло-жёлтого до ярко-оранжевого. То там, то сям из расползшихся щелей да по гребням стен росли большими тяжёлыми гроздьями колонии здоровенных грибов, имевших маслянистый тёмно-красный мясной цвет. Неподалёку, чуть впереди, перед покосившимся столбиком автобусной остановки, на голых ободьях колёс застыл пассажирский автобус – сквозь лишённые стёкол окна наружу лезли заросли сорняков, густо разросшихся внутри автобуса.
За ним приткнулся корпус «Жигулей», сплошь чёрный, выгоревший дотла. Все дверцы автомобиля были распахнуты. Да, машина бы нам не помешала, подумалось Андрусу – старик то совсем плох, хоть и старается держаться молодцом. Эх!

Кусты на той стороне дороги дрогнули, захрустели ветки, раздвигаемые чьим-то телом. Потом тишина – кто-то затаился в кустах, наблюдая за отдыхающей колонной.
Вот в кустах зашуршало правее – и цепкие ветки разошлись, выпуская на дорогу…

Огромная собака, покрытая клочковатой бурой шерстью, ступая на полусогнутых лапах, вышла на середину дороги.
- Ах-хх! – вырвалось наверное сразу у десятка человек, некоторые привстали.
Собака опустила тяжёлую угловатую голову к земле, исподлобья с ненавистью глядя на людей, из приоткрытой пасти вырвалось угрожающее рычание – низкий клокочущий рокот. Шерсть на загривке громадного зверя встала дыбом, мохнатые уши прижались к черепу, с острых изогнутых клыков на асфальт капала слюна. Это был явно не «друг человека» — это был безжалостный хищник – и он медленно двигался на людей.
- Ой, Андрус! – Марья-Лииз вцепилась в плечо мужа, отступая за его широкую спину. – Страх то какой!
Неожиданно зверь прыгнул – и вырвал из толпы отчаянно вопящую женщину. Марья-Лииз узнала ту самую немолодую женщину с багровым пятном в поллица. Собака волокла её за руку с такой силой, что выворотила её из сустава. Одним движением головы зверь перекинул женщину через себя, мощным ударом припечатав к асфальту. При этом рука вместе с плечом осталась в пасти собаки.
- Не сме-ей! – заорал мужик в драном ватнике, кидаясь к поверженной жене. В полутора метрах от передних лап зверя он неожиданно запнулся и упал набок. Раздался хруст ломающегося сустава. А затем куда более громко захрустела голова мужика, оказавшаяся в капкане челюстей чудовищной собаки. По дороге разлетелись комья багровой жижи, обмякшее тело упало на асфальт уже без головы.
Зверь задрал окровавленную морду – и окрестности огласились леденящим душу воем. Несомненно это был сигнал: дикая растительность заволновалась, заходила ходуном…
На дорогу выкатилась целая свора рычащих хвостатых демонов.

- Эй, слушайте! Слушайте! – закричал пожилой господин в фуражке. – Беритесь за руки, сцепитесь цепью и держитесь изо всех сил! Да быстрее же! Встаньте плотнее друг к другу, сцепитесь и держитесь изо всех сил!
Подчиняясь команде лидера, люди вставали плечом к плечу, образуя плотный строй и сцеплялись руками на уровне локтей, тесно прижимаясь друг к другу. Повинуясь общему порыву, Марья-Лииз с мужем и немощным старым Юханом тоже стали звеньями живой цепи.
Марье-Лииз показалось, что огромный лохматый пепельно-серый пёс несётся прямо на неё, и дикий крик вырвался из её груди. Но зверь повернул чуть в сторону, и с разбегу ударил передними лапами в грудь деда Юхана. Старик громко рыгнул, отлетая назад, — цепь прогнулась, но выдержала. Марья-Лииз скосила глаза на деда: старик бессильно обвис, голова упала на грудь, на белую рубаху падали бурые хлопья кровавой пены.
- Ох! – простонала Марья-Лииз, млея от ужаса.
Псина мотнула башкой, тяжело лязгнули огромные челюсти. Затем последовал рывок на себя – женщина справа, сразу за дедом, вылетела на дорогу, оставив обе вырванные руки в живой цепи. Пепельно-серое чудище подмяло несчастную под себя, кромсая её ужасными челюстями.
Оторванные конечности упали в траву, шеренга вновь тесно сомкнулась.
- Ma Isamaa on minu arm! – вдруг запел предводитель в студенческой фуражке, явно призывая толпу подхватить песню. И вновь люди подчинились своему лидеру: песня волной прокатилась по цепи из конца в конец.
Собаки поначалу опешили, но замешательство их длилось недолго: стая вновь атаковала цепочку, то там, то сям вырывая из шеренги очередную жертву. Цепь ходила ходуном, пение сбивали вопли и хрипы терзаемых жертв.
- «Что мы делаем?» — мелькнуло в голове у Андруса. – «Это неправильно – нужно сражаться!»
Две собаки прорвали строй слева и справа от их троицы – цепь распалась, люди покатились по траве, в панике суча ногами и истошно визжа. Тщедушное тело старого Юхана отлетело в сторону и упав ничком, осталось лежать без движения, Марья-Лииз несколько раз перекувырнулась и легла набок, сжавшись в комок и обхватив себя руками. Один из огромных псов перемахнул через неё и рванулся к Андрусу.

Глава 5.

Андрус в инстинктивном жесте защиты выбросил вперёд руки, пальцы его встретили толстенную мускулистую шею животного. Толчок получился неожиданно сильным – мужчина грянулся спиной оземь, сверху навалилась злобно рычащая собака: оскаленная морда моталась перед самым носом Андруса, опаляя его горячим дыханием, налитые кровью выпученные глаза были совершенно безумными. Андрус из последних сил сдерживал яростный напор громадного зверя, чувствуя, как трещат суставы, а кожа на руках готова вот-вот лопнуть.

Серия резких хлёстких звуков разорвала воздух – Андрус не сразу сообразил, что это выстрелы. Собака над ним конвульсивно дёрнулась, оба глаза выскочили из орбит, распахнутая пасть выплеснула Андрусу в лицо облако кровавых брызг. Обмякшее животное осело, тяжело навалившись на Андруса истекающей кровью тушей. Стрельба не смолкала, слышался собачий лай и визг, крики взбудораженных людей.

Андрус с трудом выбрался из-под мёртвого зверя – на ноги ему помогла встать подоспевшая Марья-Лииз.
- Кто… стрелял? – слабым голосом проговорил Андрус, всё ещё с ужасом глядя на труп огромного пса.
- Вон они, — Марья-Лииз кивком указала на подошедших людей.

Их было что-то около двух десятков: крепкие на вид парни в камуфляжной форме. У некоторых на выцветших потрёпанных куртках ещё сохранились знаки отличия эстонской армии, у иных же одежда представляла собой разнообразные комбинации из гражданских вещей и истлевших остатков военной формы. Был среди них даже один рослый лысый негр.Вооружены они были тоже довольно разнородно: автоматы «Узи», «Галил», «Калашникова», была даже одна немецкая штурмовая винтовка музейного вида, было и несколько охотничьих ружей. Вид эти парни имели довольно грозный, хоть и изрядно потрёпанный, лица суровые, измождённые, у некоторых со следами глубоких шрамов и увечий.
- Кто у вас тут за главного? – обратился к Андрусу здоровенный мужик с толстой бычьей шеей, на которой на засаленном чёрном шнурке болтался немецкий «Железный крест».
- Я! Я за главного! – к здоровяку уже подбегал господин в студенческой фуражке. – Густав Аннус! – протянул он руку.
- Генерал Кивиранд! – представился «бычья шея», пожимая руку господину Аннусу. – Должен признаться, странную оборонную тактику вы избрали.
- Ну, мы же не военнные, — смутился Аннус, зачем-то теребя козырёк фуражки и опуская долу свой единственный глаз. – Нам это показалось единственным вариантом: сплотить ряды перед лицом смертельной угрозы. Ведь именно умение сплотиться не раз спасало эстонцев в критические для нации моменты истории. Вспомните: сколько раз наша независимость висела на…
- Хорошо-хорошо, — повелительным жестом прервал этот поток красноречия генерал Кивиранд, и суровое квадратное лицо его на миг озарилось тенью улыбки. – Вы ведь идёте на Певческий праздник, так?
- Да, конечно, — заулыбался господин Аннус. – И никакие лишения не заставят нас свернуть с этого пути. Ведь пока жив наш великий праздник, жива Эстония.
- Чтож, это верно, — качнул тяжёлой головой генерал Кивиранд. – А это… – серый с грязным ногтем палец военного указал на спелёнутое зачехлённое знамя. – это у вас… наш национальный флаг? Я не ошибся?
- Нет, вы не ошиблись, – ещё шире улыбнулся господин Аннус. – Я обнаружил его в подвале мерии города Кейла, и храню вот уже восемь лет.
- Разрешите… – генерал Кивиранд сделал судорожное глотательное движение. – Разрешите посмотреть.
Господин Аннус медленно стянул брезентовый чехол, и чуть наклонив древко, размотал полотнище. Наступила торжественная тишина.
Военные плотным кольцом сомкнулись вокруг знамени, между ними протискивались спасённые ими путники – все старались впитать глазами знакомые три полосы родного знамени.
Генерал Кивиранд тяжело опустился на одно колено, бережно взял двумя пальцами краешек знамени, и приложился к нему серыми сухими губами. Затем встал и отступивши чуток в сторону, пропустил вперёд следующего. Военные вереницей проходили мимо флага, склонялись перед ним, запечатлевая короткие скупые поцелуи на линялом полотнище. Единственный глаз господина Аннуса увлажнился, по впалой морщинистой щеке медленно скатилась мутная слеза. Он даже прикусил губу и челюсть его предательски дрожала.
- Мы будем сопровождать вас до самого Таллина, — голос генерала Кивиранда изрядно подутратил стальные нотки. – Можно… вы и я… мы будем нести знамя по очереди?
- Конечно! – засунув чехол от знамени в карман пиджака, господин Аннус направился в голову уже начавшей собираться колонны. – Мы с вами поведём людей вдвоём.

- Дедушка Юхан? – Марья-Лииз взялась обеими руками за сухую, совсем холодную стариковскую ладонь. – Как вы? Встать сможете?
Старый Юхан засипел раной на горле, медленно открыл глаза.
- Помоги мне, — он сделал безуспешную попытку приподняться на локтях.
Марья-Лииз вместе с Андрусом осторожно приподняли старика и поставили на ноги. Марья-Лииз только сейчас ненароком заметила, что одна ступня Юхана обмотана окровавленной тряпкой, а другая, босая, вся изъедена жуткими язвами. Скривившись, женщина простонала сквозь зубы, — словно боль израненного старика передалась и ей.
- Ничего-ничего, пойдёмте, — старый Юхан успокаивающе погладил её по руке. – Пойдёмте, народ уже в путь собрался.
- Может отдохнёшь? – наклонился к его уху Андрус.
- В могиле отдохну. – посмотрел на него Юхан горячечным взглядом глубоко ввалившихся глаз.
- Ботинки… – заикнулась Марья-Лииз.
- Без них пойду, – отмахнулся старик. – Так легче.

Глава 6.

Нависшее над их головами пепельно-серое небо с застывшими грязными комьями облаков, казалось нарисованным. Внизу, сразу за границей расколотого дорожного полотна, за линией разлома, начинался мутный болотистый разлив, в который погрузились нижние этажи первых городских построек. Полоса чёрно-бурой стоячей воды была шириной не менее трёх сотен метров, местами на поверхности лежали густые, мяслянисто поблёскивающие бороды водорослей. Иногда сумрачную гладь болота тревожили вырывающиеся из его недр вереницы пузырьков и лёгкие водовороты – словно в толще мутных вод двигались… кто? Неведомые обитатели болота?
Колонна остановилась, молча разглядывая переправу – вереницу трамвайных вагонов, поставленных в два ряда. Вода доходила до верхнего края окон, местами на поверхности были только крыши, а кое-где и крыши покрывала вода.
- За этой переправой вас ждёт уже сравнительно безопасный путь, – заговорил генерал Кивиранд. – Но это болото не внушает мне доверия. Я со своими ребятами буду подстраховывать вас.
- Ещё четыре года назад здесь можно было перейти вброд, — сокрушённо покачал лохматой головой низкорослый рябой мужик из Рапла ( вроде как его Ильмаром звали ). – Вода чуть выше колена была. А сейчас… – он обречённо махнул рукой и сплюнул.
Генерал Кивиранд протянул знамя господину Аннусу и снял с плеча автомат.
- При переходе внимательно смотрите под ноги, да и по сторонам не забывайте поглядывать, — он прошёлся взглядом по встревоженным, напряжённым лицам путешественников. – Предельная осторожность и собранность!
- По вашему, нам что-то угрожает? – господин Аннус легонько коснулся рукава камуфляжной куртки Кивиранда. – Чего или кого мы должны опасаться?
- Надеюсь, всё обойдётся, – ушёл от ответа Кивиранд. – Постарайтесь не упасть в воду.

Господин Аннус потуже натянул фуражку на уши, и положив древко знамени на плечо, первым ступил на крышу трамвая. За ним тонким прерывистым ручейком потянулись остальные путники.
С трамвая на трамвай были настелены толстые тяжёлые доски, крыши вагонов местами были прогнуты, помяты и гремели при каждом шаге. Электрические дуги ради удобства передвижения были сняты какими-то несомненно добрыми людьми. Марья-Лииз с Андрусом двигались за господином Аннусом в числе первых, Андрус вёл старого Юхана, обхватив старика за талию. Юхан сильно хромал. Марья-Лииз оглянулась назад – вдоль берега цепочкой рассыпались солдаты Кивиранда с оружием наизготовку, что-то напряжённо высматривая в мутной воде. Что они там высматривают?
Примерно на середине переправы крыши трёх вагонов покрывала вода. Господин Аннус немного поколебавшись, двинулся вперёд, ощупывая дорогу древком флага. Чёрная вода плескалась на уровне колен.
- Нич-чего не видно, — бормотал он, глядя под ноги. Марья-Лииз чуть подзадержалась, и сейчас от господина Аннуса её отделяло метра три.

Никто вовремя не заметил лёгкое движение вод. Почти без всплеска с правой стороны вылетело длинное тускло блестнувшее тело – схватило господина Аннуса за голову и утянуло в воду.
Всё произошло так быстро, что далеко не все заметили, что случилось.
Андрус не раздумывал ни мгновения.
- Держи деда! – он подтолкунул старика к опешившей жене и прыгнул в воду – за флагом.
- Не останавливайтесь! – заорал с берега генерал Кивиранд. – Двигайтесь дальше, но только не кучкуйтесь!

Как только левая рука Андруса ухватила древко, он сразу же повернулся к крыше трамвая, мощно загребая правой – между ним и крышей было не более трёх метров воды. Смертоносной воды!
Через разбитое вагонное окно ему навстречу вылезла сплюснутая с боков чешуйчатая голова, и распахнув пасть, издала какой-то «липкий» кашляющий звук. Пасть твари густо усеивали чёрные игольчатые зубы, длинные и блестящие. Андрус не растерялся ( хотя страх едва не заморозил его ), и ткнул чудовище в глаз древком. Чёрный плоский глаз вмялся в череп чудовища, пасть закрылась с громким костяным хлопком. А навстречу Андрусу с крыши вагона уже тянулись десятки рук.
- Давай, парень, давай! – множество пальцев вцепилось в его руки, плечи, одежду – и вот он уже на крыше вагона, стоит на коленях в грязной воде, а из трясущихся рук его бережно принимают мокрое обвисшее знамя.
- Берегись! – завопили с берега.
Андруса сзади обдало брызгами, он увидел искажённые ужасом лица окружавших его людей.
Загрохотали автоматные очереди. Андрус метнулся в сторону, оборачиваясь на ходу.
Рядом с ним тяжко рухнуло длинное чешуйчатое тело – ощетинившийся шипами спинной плавник, мощный рыбий хвост, у самой головы – тонкие трёхпалые лапки, вооружённые чёрными изогнутыми когтями. Полурыба-полуящер. Андрус сразу понял, кто перед ним: легендарная гиганская килька-мутант. Тушу монстра наискось пересекал пунктир сочащихся кровью пулевых отверстий, жуткая пасть распахнулась в агонии.

Произошло столько всего – а ведь пролетело всего-то несколько минут! Но увы, это было лишь началом кошмара…

Глава 7.

Андрус, Марья-Лииз с Юханом, кудлатый мужик из Рапла, и ещё трое, вздымая тучи брызг, почти бегом ( а легко ли бежать по колено в воде… ) преодолели два затопленных вагона – а за ними устремились остальные, подбадриваяемые криками с берега. На полпути к первой выступающей над водой крыше, их окатило мутной волной, над которой мелькнула распахнутая зубастая пасть. Проворные лапы вцепились в лицо рапласскому Ильмару, мигом располосовав его в клочья. Прижав мужика к своей узкой груди, полурыба-полуящер сползла с вагона, погрузившись в тёмные воды. Загрохотали выстрелы, взбив над местом, где только что исчезло чудище, высокие столбики фонтанчиков. А навстречу ошалевшим от ужаса людям выпрыгнуло новое чудовище.
- Прочь с линии огня! – зычно крикнул генерал Кивиранд.
Несколько человек пригнувшись, отшатнулись в сторону. Застучали автоматные очереди вперемешку с гулкими ружейными выстрелами. Марья-Лииз видела, как пули стали рвать тусклую свинцового оттенка чешую рыбоящера. Чудище вертелось как на сковородке. Его могучий хвост сшиб вниз замешкавшегося паренька. С сиплым воплем юноша плюхнулся в чёрно-бурую муть, и сразу же был утянут на дно притаившимся монстром.
Снова зазвучали выстрелы – чаще и уже ближе: как видно, какая-то часть солдат перебралась на крыши вагонов. Андрус с женой и стариком и уцелевшие члены авангарда выбиваясь из сил, устремились к крыше трамвая. И лишь оказавшись на спасительной поверхности ( впрочем, спасительной ли? ), они позволили себе оглянуться.

Позади уже шло настоящее сражение. Чудовища торпедами вылетали из воды, и врезаясь в охваченных паникой толпящихся на крышах людей, пачками сшибали их с вагонов. Вода по обеим сторонам переправы буквально кипела от множества барахтающихся тел, которые то и дело удёргивались на дно прожорливыми хищниками. Солдаты палили с берега, с крыш вагонов – иногда пули попадали в мечущихся людей, и это ещё больше усиливало всеобщее смятение.
Размахивая автоматом, по направлению к сильно оторвавшимуся от общей массы авангарду, пробирался генерал Кивиранд в сопровождении двух бойцов. Справа от Марьи-Лииз вода взбурлила, над краем крыши показалась зубастая морда рыбоящера. Генерал Кивиранд взмахнул рукой, в воздухе закувыркался тёмный предмет и упал позади монстра. Глухо долбануло – да так, что дрогнул корпус затопленного вагона. Ввысь взметнулся столб воды – и вместе с ним оторванная голова чудовища. Трое солдат не сбавляя темпа врезались в воду, спеша навстречу сгрудившимся вокруг мокрого знамени группки людей.
За спиной маленького отряда Кивиранда вода взорвалась каскадом брызг. Одного солдата подбросило высоко вверх, и он рухнул уже в разверзнутую пасть рыбоящера. Челюсти с отвратительным хрустом перекусили солдата пополам. Винтовка в руке умирающего оглушительно бабахнула – пуля унеслась назад, снеся пол черепа какому-то парню в серой войлочной шляпе. Оставшийся спутник Кивиранда – здоровенный лысый негр – с разворота всадил в чудище половину обоймы из своего «Узи».
Генерал Кивиранд не оглядываясь, зашагал дальше, вокруг колена его обмотались, волочась следом по воде вялыми канатами, кишки его солдата. Стрельба не прекращалась, сливаясь в сплошную оглушающую какофонию.

Андрус протянул руку, и цепкие железные пальцы Кивиранда сплелись с его пальцами. Генерал рывком выбрался на крышу, и перекинув свой «Калашников» в другую руку, повернулся к амбалу-негру… Как хищная тварь утащила негра, никто и не заметил.

- Держи, парень, знамя покрепче, — прохрипел Квиранд, полоснув по лицу Андруса тяжёлым взглядом. – Я и мои парни… мы шли к тебе на подмогу. Видишь, что получилось… – генерал мотнул головой через плечо.
Из воды выметнулась тонкая мускулистая лапа, кривые когти впились в край крыши. Тяжёлое лицо генерала Кивиранда исказилось гневом. Он опустил ствол автомата, и как только склизкая башка рыбоящера соприкоснулась с дульным срезом, с чувством вдавил спусковой крючок. Голова монстра развалилась на части.

Колонна идущих на праздник сократилась почти вдвое, ощутимые потери понёс и отряд генерала Кивиранда. Люди мрачно сгрудились на другом берегу, безмолвно взирая на ужасающие следы отгремевшего побоища: вывороченные потроха на крышах вагонов, плавающие кверху брюхом убитые рыбоящеры…

- Сограждане! – зычно выкрикнул генерал Кивиранд, и поднял руку, привлекая всеобщее внимание. – Посмотрите на меня!
- Смотрите сюда! – грязными пальцами он взялся за висевший на груди «Железный крест». – Эту награду мой дед получил из рук самого Альфонса Ребане – за то, что честно и храбро защищал нашу страну от большевистских ублюдков. В конце войны деда отправили гнить в сибирские лагеря, и крест этот свято хранил мой отец. Когда грянула Большая Напасть, я надел этот «Железный крест» в память о доблестном дедушке, и снова пошёл в эстонскую армию – чтобы хоть как-то помочь своей Отчизне. Вы ведь знаете: тогда перепугавшиеся до усёру европейские политики отвернулись от наших бед, натовские «братья по оружию» тоже подло предали нас, оставив маленькую Эстонию один на один с обрушившимся на неё несчастьем – в котором кстати, сами и были повинны. Вместо того, чтобы решать наши проблемы, эти… эти гады нашли очень простое для себя решение: сговорившись с русскими, отгородили нас от всего мира!
Наша дивизия под командованием генерала Яка Кивиранда, прикрываемая миномётным огнём, прорвала российскую границу, а за нами шли толпы беженцев, уходя от ужасов, охвативших их родную землю… Но силы оказались неравны: противник обрушил на нас такую огневую мощь… Нас смели – километры выжженой земли, усеянной кусками тел.
Генерал Кивиранд геройски погиб, и я, возглавивший остатки наших, взял себе его имя – для меня память об этом настоящем мужчине так же священна, как и память о герое-дедушке, замученном красными свиньями.
Мы больше не делали попыток прорвать кордоны – мы остались в Эстонии, решив разделить вместе с народом его горькую участь. Наша несчастная страна погружалась в запустение и мрак, превращаясь в одно большое кладбище, но мы продолжали преданно служить этой Братской могиле. Посмотрите! – генерал повёл рукой в сторону своих бойцов. – Их осталось всего восемь – остальные погибли, защищая вас и вашу благородную цель: наш любимый, наш вечный Певческий праздник. Я обращаюсь к мужчинам, к тем, у кого достаточно сил, чтобы держать оружие, и достаточно отваги в сердце, чтобы нести нашу нелёгкую службу. Я понимаю: вы проделали большой путь, вы ждали этот праздник несколько лет, и теперь остановиться, не дойдя до цели – это очень нелёгкое решение. Но если наши ряды сейчас не пополнятся добровольцами, то возможно, в следующий раз уже некому будет защищать идущих на праздник песни. Не исключено, что мы – последние солдаты Сил Самообороны. Мне нужно отобрать хотя бы дюжину человек взамен утерянных. Итак? – генерал строгим взглядом заскользил по лицам людей.
- Я, — Андрус качнулся вперёд.
- Нет, парень. – жёстко улыбнулся Кивиранд. – Ты спас знамя, тебе и нести его до конца. Извини – нет, ты со мной не пойдёшь.

Спустя полтора часа пополнившийся свежими бойцами отряд генерала Кивиранда тронулся в обратный путь по крышам затопленных трамваев.
- Ну, счастливого вам пути, — улыбнулся на прощание генерал. – Надеюсь, остаток вашего путешествия пройдет без особых приключений.
Генерал шагнул на мост, приостановился на миг – снял камуфляжную шапку и обтёр ею измазанное грязью лицо. Его выбритый затылок украшала чёрная дырка старого пулевого отверстия. Марье-Лииз стало жутко.

Глава 8.

Стены города окружили их, услужливо направляя в русла улиц. Колонна вновь росла, пополняясь всё новыми участниками праздника – на грубых самодельных щитах и флагах Андрус читал названия городов: Таллин, Тарту, Вильянди… Густой смрад заполнял обветшавшие улицы, вереницы иссечённых трещинами домов провожали путников мёртвыми взглядами слепых от многолетней грязи окон; в пасмурном небе кружили стаи ворон, оглашая окрестности резким карканьем. Иногда осмелевшая птица отделялась от стаи и камнем падала на головы идущих, норовя отщипнуть кусочек плоти. Прямо в полуметре от Андруса нахальная птица спикировала на ковыляющую на костылях старуху, рухнула ей на плечо, и одним точным ударом вырвала бедняжке глаз. Андрус крикнул на наглую птицу и качнул в её сторону флагом. Ворона взмыла в воздух, с высоты своего положения метнув в знаменосца струю едкого кала. К великой досаде Андруса птичье дерьмо попало на лацкат пиджака.

Город не таил в себе никаких опасностей – разве что вороны докучали. Да один раз выползло из переулочка нечто членистоногое и плоское, напоминающее гиганскую мокрицу – странный уродец неторопливо пересёк улицу, никому не причинив вреда.
И всё же идти через город было нелегко: вид ветшающих заброшенных зданий, стены которых изрисовала причудливая паутина трещин и безобразные пятна жёлто-зелёной плесени, вселял в душу уныние, и сердце словно покрывалось мертвящим ледяным панцирем. Вид мёртвой разрушающейся столицы жутко угнетал.
- Эх, найти бы нашему народу силы, да восстановить город, вернуть его к жизни! – громко высказала наболевшую мысль Марья-Лииз, оглядываясь по сторонам.
Но никто ей на это ничего не ответил, даже муж: Андрус лишь крепче стиснул зубы, да повыше поднял знамя. Старый Юхан вообще молчал со времени того жуткого сражения на переправе из утопленных трамваев – он еле ковылял, а по большей части просто висел на локте Марьи-Лииз, и лишь временами издавал тихие нечленораздельные звуки. Брюки его были грязны, через порванную штанину торчало голое худое колено. К счастью для Марьи-Лииз, женщиной она была крупной и ширококостной, а старик был тщедушен и весил совсем мало, и потому вряд ли его можно было назвать обременительной ношей.
- Дедушка… – негромко позвала она, наклонившись к уху старика.
- А? – Юхан с трудом приподнял голову, разлепил бесконечно усталые мутные глаза. – Что, уже пришли?
- Нет ещё, — ободряюще улыбнулась Марья-Лииз. – Но уже скоро. Совсем немного осталось.
- Хорошо… – видно было по движению лицевых мышц, что старый Юхан хотел ещё что-то добавить, но более ни слова не вылетело из его иссушённой глотки. А может за попытку что-то сказать Марья-Лииз приняла лишь непроизвольные судорожные подёргивания лица смертельно измотанного дряхлого старика. Дед вновь бессильно уронил голову.

Как-то незаметно день перешёл в сумерки. Шаркающая, кряхтящая, спотыкающаяся колонна двигалась вдоль набережной; молчаливая громада мёртвого города осталась позади, вырисовываясь на фоне свинцово-серого неба чёрным изломанным контуром. С моря дул порывистый ветер, донося запах гниющих водорослей, трепля флаги и транспаранты.
Местами значительные куски бетонного ограждения обрушились вниз, и волны ударяя в набережную, обрушивали на головы путников каскады солёных брызг. Местами полотно дороги рассекали глубокие трещины, местами асфальт проседал вниз дырами промоин, там и сям пучки травы пробивали себе дорогу наверх, вспучивая и кроша старое дорожное покрытие. Справа высокие дикие травы вплотную подступали к дороге сплошной стеной буйной зелени.

Тихий свистящий шёпот… Марья-Лииз сначала приняла его за шорох ветра в своих волосах.
- Марья… Марья… – вот снова.
Наконец она поняла, что это старый Юхан обращается к ней. Она скосила глаза, встретившись с умоляющим взглядом уже совершенно измождённого старика.
- Андрус… – обратилась Марья-Лииз к мужу. – Что-то деду нехорошо.
Андрус обернулся к колонне и подняв руку, зычно крикнул: Прива-ал!
Над толпой пронёсся дружный вздох, колонна распалась, разбилась на кучки, расползаясь в разные стороны, шушукаясь, переговариваясь, кашляя и сопя сотнями глоток и носов.
Марья-Лииз помогла старику сесть у края дороги на поребрик, бережно придерживая его за худые узкие плечи. Дед с трудом выдавил вымученную улыбку – выглядел он совсем неважнецки.
- Я больше не могу идти, — прошелестел он чуть слышно.
Марья-Лииз глянула на его босые ноги и ахнула: кожа на пальцах полностью сошла, обнажив кость, с пяток свисали лохмотья омертвевшей серо-жёлтой плоти. Андрус присел рядом на корточки, положил руку на сутулое дедово плечо.
- Мы понесём тебя, — горячо пообещал он. – Ты обязательно увидишь праздник.
- Нет, не стоит, — старик медленно покачал головой. – Последние силы покидают меня. Всё, что я хочу – это лечь на землю и уснуть навеки. Я своё уже отходил. Конец… – дед зашёлся в затяжном мучительном кашле, из почерневшей ране на горле вместе со сгустками буроватой слизи вылетели целые комья копошащихся личинок.

Андрус и Марья-Лииз руками выдирали траву и сорняки, пока не освободили участок земли где-то метр на полтора.
- Хватит, дорогие, — просипел старый Юхан. – Этого хватит.
Они со всеми предосторожностями приподняли хрупкого, почти невесомого старика, и положили его на пятачок рыхлой чёрной земли.
- Хорошо… – широкая умиротворённая улыбка даже немного преобразила морщинистое стариковское лицо, согнав с него следы смертельной усталости и страданий. Он перевернулся на бок, медленно сворачиваясь в позу эмбриона. Корявые, изуродованные артритом пальцы вдавились в землю, сжимая её в горсти.
- Так… хорошо! – снова прошептал старый Юхан, блаженно сожмурясь. – Прощайте!
И с этим последним словом земля под ним зашевелилась и стала проседать, принимая в себя уснувшего старца. И вот наконец она сошлась над ним, упокоив деда Юхана в своих мягких недрах.
- Хорошо ушёл, — вполголоса проговорил кто-то за спиной Андруса.
- Словно мать младенчика назад в свою утробу приняла, — откликнулся второй голос. – Это добрый знак.
- Смотрите! – воскликнул третий голос.
Андрус обернулся.
Молодой парень улыбаясь щербатым гнилым ртом, тыкал пальцем вверх.
Ветер усилился, в доселе сплошном сером облачном покрове образовались всё увеличивающиеся разрывы, обнажая куски чистого глубокого неба с точками первых звёзд.

- Как его звали? – к Андрусу и Марье-Лииз приблизился грузный пучеглазый мужчина в расшитой красной тесьмой войлочной куртке.
- Юханом, – ответил Андрус.
- Юхан… – пожевал полными лиловыми губами толстяк. – Надо запомнить. И место его ухода, могилку его, тоже надо пометить. Да, красиво ушёл, да и погода, смотрите, улучшается – неспроста такое совпадение: видать, праведником был ваш старик.
- Может, горку камней сложить сверху? – подал кто-то мысль. – Будет памятный знак.
- Нет, не надо ничего такого, — вздохнул Андрус. – Пусть ему там свободно будет, без всякого груза сверху. Я думаю, он этого и хотел. Идёмте, цель уже совсем близка!

Действительно, ещё совсем немного – и вот уже чёрное полукружье гиганского козырька певческой сцены предстало перед ними. Купол изрядно пообветшал, местами в нём зияли дыры, сквозь которые с потемневшего неба мигали звёзды, но всё равно, вид этого священного места вселял благоговейный трепет. Здесь колонна разделилась на два потока, огибающих концертный комплекс с двух сторон, дабы встретиться на той стороне, на самом Певческом поле, что раскинулось в низине, напротив гиганской куполообразной сцены.
Массы людей заполняли круглую ровную поляну, у многих в руках затеплились огоньки свечей. Напротив сцены, на склоне, тёмной глыбой застыло бронзовое изваяние: брутальное изображение сидящего мужчины. Многие подходили к бронзовому истукану, ставили рядом с ним и на него зажжённые свечи, некоторые клали к подножию монумента небогатые дары и целовали руку или колено статуи. Марья-Лииз тронула мужа за рукав, и они тоже приблизились к этому величественному и загадочному словно сфинкс бронзовому сидельцу.
Многочисленные трепещущие огоньки озаряли статую живым тёплым светом – и казалось, тяжёлые черты лица оживают, складываясь в добрую улыбку.
- Густав Эрнесакс… – донёсся из тьмы чей-то исполненный сдержанного восторга голос. – Легенда нашего праздника, божество эстонской песни. Сегодня его дух будет радоваться вместе с нами.
Марья-Лииз протянула руку, коснувшись пальцами холодной бронзы. Она думала о старом Юхане, очень надеясь, что и его дух сейчас витает среди праздничной толпы.
- Пора на сцену, Марья-Лииз, — шепнул жене на ухо Андрус. И голос его впервые за весь этот нелёгкий путь был исполнен нежности и тепла. – Праздник начался!
Они повернулись к сцене, Марья-Лииз достала из кармана юбки маленькое круглое зеркальце и украткой бросила взгляд на его чуть мутноватую поверхность. При приглушённом свете свечей она успела ухватить очень немногое: кусок бледной как мел щеки, глубокие складки в уголках рта, правая бровь, тронутая зелёным налётом – наверное мох нарос от сырости. Ну и ладно, подумала она. Кто там разглядит в темноте.
Она взяла мужа за руку, они пересекли заполненное радостно галдящим народом поле – и вот уже осеняемые высоко поднятым знаменем, — сильная рука Андруса крепко стискивает гладкое древко, — они по ступеням поднимаются всё выше и выше, под самый купол – к звёздам и ветру.
Глубокая раковина сцены заполнялась стекающейся со всех сторон тёмной людской массой, ряд за рядом выстраивался друг над другом словно органные трубы. Марья-Лииз скосила глаза на мужа, со всё возрастающей любовью разглядывая его гордый одухотворённый профиль. Огромная луна, высоко висящая в чёрной небесной бездне, обливала Андруса неживым ртутным светом. Он стоял высоко задрав подбородок, прикрыв глаза, упрямо стиснутые челюсти туго обтягивала сухая белая кожа, с виска, от самых корней рано поседевших волос, свисал отслоившийся клок кожи, обнажая серую мёртвую кость черепа.
Марья-Лииз медленно обвела взглядом раскинувшиеся в стороны и уходящие вниз ряды гиганского хора – сотни поражённых тленом мёртвых – и в тоже время поразительно живых лиц. Ввалившиеся глаза и рты, глубокие дыры на месте сгнивших носов, там и сям гниющая плоть или кости проглядывали сквозь прорехи в ветхой одежде – да, в целом это была жуткая и отталкивающая картина, но в тоже время на этих сотнях и сотнях объеденных смертью лиц сейчас лежала печать высокой одухотворённости, рассеявшей могильный холод и на время победившей смерть. И вот тысячи ртов распахнулись в едином могучем порыве: над Певческим полем, под усеянным россыпями звёзд куполом небес разлилась торжественная мелодия заглавной песни: «Моя Отчизна, любовь моя».

Глава 9.

- Ну, и как тебе? – Зорин опустил бинокль, с усмешкой повернулся к Левченко.
- О-фи-геть! – с трудом оторвавшись от экранчика видоискателя своей навороченной цифровой камеры, Санька Левченко даже не пытался хоть как-то умерить свой восторг. – В натуре «Ночь живых мертвецов»! А я то думал, всё это брехня. Да мне за этот материал канал «XTRO-ZONE» такие бабки забашляет!
- Хе, ты сначала отсюда живым выберись, — остудил Санькины телячьи восторги Зорин. – Из пяти сталкеров, что ходили в Эстонию, сейчас в живых осталось только двое: двое вместе с «туристами» сгинули бесследно, третьего вместе с группой погранцы пулями нашинковали. Так что не радуйся, паря, раньше времени, и кстати, говори потише – а то услышат ещё.
- Кто? Мертвяки? – сразу перешёл на шёпот Левченко.
- Они самые, — кивнул Зорин. – Не исключено, кто-то может бродить поблизости.
- И что? – ещё тише спросил Левченко.
Зорин в ответ лишь неопределённо пожал плечами.
Санька сощурясь, позыркал по сторонам, потом снова уставился в экранчик видоискателя.
- Ещё парочку крупных планов… – пробормотал он, — и пожалуй, всё. Во, отличный кадр: мужик с флагом! Очень пафосно выглядит. Боже, и всё-таки, какой ужас! Бр-рр!
- Ещё минут пять, и уходим, — Зорин достал из-за пазухи плоскую металлическую фляжечку, свинтив крышечку, приложился – запахло коньяком.
— Угу, — буркнул не поворачивая головы Левченко. – Так и сделаем.

Полчаса спустя они сделали привал, расположившись в высокой густой траве. Положив под голову скатанную куртку, Санька Левченко лежал на спине, пожёвывая стебелёк травинки и с рассеянной улыбкой созерцая россыпи звёзд.
- Что же всё-таки здесь произошло НА САМОМ ДЕЛЕ? – молвил он, обращаясь к ночным небесам. – Вот вы, Вадим Сергеичь, сами служили на российско-эстонской границе – что-то же должны знать…
- Известно следующее, — отозвался Зорин. – Началось всё с падения на эстонскую территорию американского спутника, на борту которого находилась полностью автоматизированная лаборатория…
- Ага, — понимающе кмвнул Левченко.
- Что-то там сверхсекретное, связанное с вирусами. Настолько опасное, что на Земле исследования решили не проводить. И вот эта бяка рухнула на головы эстонцев. Спутник увезли на одну из местных натовских баз, как видно произошла утечка – и понеслось… Вспышка заразы накрыла Эстонию, кося людей пачками. Сначала вирус валил всех подряд, потом вдруг стал действовать избирательно, почему-то поражая исключительно этнических эстонцев.
- Биологическое оружие, которое можно в принципе запрограммировать на «выкашивание» конкретно взятого этноса – вот что «слепили» америкосы в своей космической лаборатории! – воскликнул Левченко. – Но в данном случае вирус выбрал жертву сам.
- Точно, — согласился с ним Зорин. – И были приняты крутые меры: очаг заражения – целую страну – отгородили от всего окружающего мира. Эстонию всколыхнула паника: отряды Сил Самообороны то тут, то там пытались прорвать границу, и вспыхивали ожесточённые, но скоротечные бои. За остатками быстро тающей эстонской армии по суше и к морским границам следовали потоки беженцев – и все они неизменно натыкались на заградительный огонь. Жертв было не меньше, чем от эпидемии.
- Но… почему такая жестокость! – не удержался от возмущённого возгласа Левченко. – Это же были ни в чём не повинные люди, а не стая больных бешенством собак!
- Молодой человек, события эти имели место быть пятьдесят лет назад, непосредственного участия в них я по понятным причинам принимать не мог, а слышал всё это от людей постарше, многие из которых также знают об этом с чужих слов. Так что, не зная тогдашней обстановки, не нам с тобой судить людей, принимавших такое вот жёсткое решение. Видать, настолько всё было серьёзно.
- Но если вирус поражал только эстонцев, то какая опасность для… Ну, не знаю, — запутался Левченко и замолчал.
- А кто мог дать гарантию, что расправившись с эстонцами, вирус не перекинется, например, на тех же финнов? – возразил Зорин. – Народы то схожие. Тот ещё вопрос… – сталкер немножко помолчал, затем продолжил свой рассказ.
- Эстония варилась в собственном соку, жизнь всё сворачивалась, затихала, гасла… Вскоре страна превратилась в одну большую братскую могилу. Вот тебе причины. А последствия – это уже из области необьяснимого. Невероятно, блин, но факт: через каждые пять лет, в канун их старого народного праздника – Праздника песни и танца, — эстонцы встают из могил и стекаются на Певческое поле – правда, с каждым разом их всё меньше, но тем не менее, это происходит. Что поднимает их из могил в урочный час, какая такая сила ведёт толпы оживших мертвецов через всю страну в одно и то же место? Глубоко въевшаяся в плоть и кости родовая память? Никто не знает ответа. Печать запрета будет лежать на этих землях ещё минимум лет сто, а потом, когда все трупы истлеют в своих могилах… – Зорин сел, стал натягивать тяжёлые ботинки, — тайны уже поздно будет разгадывать.
- Неужели никто не пытается исследовать этот феномен? – удивился Левченко.
- Лично мне… – сталкер туго зашнуровал левый ботинок, принялся за правый. – Ничего об этом не известно.

Они тихо собрались, и пригибаясь, дабы головы не торчали выше травяных зарослей, двинулись в сторону виднеющейся вдалеке кромке леса – там, замаскированный грудой срубленных ветвей, их ждал военный джип.

За весь обратный путь они не встретили ни одного ходячего мертвеца – вдоль дороги со свистом проносились, убегая вдаль, заросшие бурьяном поля, чередующиеся с лесами и болотами, заросли кустарников, за которыми виднелись полуразвалившиеся бревенчатые строения, иногда мелькали тёмные силуэты домов – дремотное безлюдье на многие-многие километры.
- Да здесь и в лучшие то времена не шибко густо народ селился, — ответил Зорин на невысказанный вопрос.

За несколько километров до границы Зорин укрыл машину в отлично замаскированном бревенчатом гараже-землянке, и далее они снова шли пешком.
Они шли, едва не по колено проваливаясь во влажное моховое покрывало, штаны и куртки потемнели от влаги, что капала с деревьев, осыпала дождём с тревожимых движением кустов. Сквозь переплетение ветвей, редкие разрывы между кронами деревьев, проглядывало уже начинающее сереть небо: было четыре утра. Левченко звонко хлопнул себя по щеке, убив комара.
- Вадим Сергеичь, — спросил он, борясь с зевотой. – А как вы смотрите, если эдак через месячишко – снова в Эстонию, а? Но уже в Таллин. Сколько это будет стоить?
- Потише можно? – сердито зашипел сталкер. – Мы ещё не пришли. Давай лучше помолчим остаток пути, хорошо? По крайней мере, пока я не разрешу говорить.
- Ладно, — скорчил кислую рожу Левченко.

Этот несвоевременный разговор на несколько мгновений отвлёк внимание Зорина – что имело фатальные последствия.
В паре шагов впереди, от замшелого ствола огромной ели отделился высокий человеческий силуэт – и одним движением вогнал в грудь сталкера ржавый автоматный штык-нож.
Всё произошло очень быстро. Умирающий сталкер с изумлением смотрел в лицо своему убийце – землисто-серое лицо, покрытое пятнами лишаев. С левой стороны из головы мертвеца росла маленькая берёзка, корни которой ветвились под ноздреватой кожей, местами прорвав её и торчали наружу словно щупальца фантастического существа. Сквозь расползающиеся лохмотья камуфляжной формы виднелись обросшие мхом, словно обтянутые изумрудным бархатом, рёбра. Ещё Зорин успел заметить, что руки трупа срослись с ржавым «Калашниковым», также покрывшись ржавчиной и пятнами мха. Глядя мутнеющим взором в глубоко провалившиеся в глазные впадины жуткие бельма мертвеца, Зорин медленно соскользнул со штыка и завалился на моховую лесную подстилку. – «Пограничник!» — ещё успела вильнуть хвостиком последняя мысль.

Левченко так и застыл с отвисшей челюстью и вытаращеными глазами. Ему стало мучительно не хватать воздуха, ноги мелко-мелко дрожали.
Несколько мгновений убийца рассматривал дело рук своих, затем перешагнул через неподвижно распластавшегося Зорина и тяжёлым, но уверенным шагом направился к Левченко. Бельма с жуткого разваливающегося лица смотрели холодно и безжалостно словно глаза-окуляры робота-убийцы. Справа и слева захрустело, зашелестело: мертвецы в камуфляжных комбинезонах появлялись словно ниоткуда. Выстраиваясь цепью, они молча двинулись на Левченко, и судя по тому, что края цепи стали загибаться подковой, они явно вознамерились взять парня в кольцо.
Щербатая безгубая пасть убийцы Зорина вместе с комьями земли и ворохом насекомых выкрикнула несколько слов по-эстонски – очевидно команду. Левченко дёрнулся, ожил и…
Он бежал, прыгал, оскальзывался, падал, вскакивал и снова бежал, всхлипывая и подвывая от ужаса. В перекошенный слюнявый рот залетала мошкара, глаза слезились, в боку кололо так, словно туда воткнули заострённый кол. Он ни разу не оглянулся, из-за собственного хриплого дыхания и звона в ушах он даже не слышал, есть ли погоня. Один раз ему показалось, что по спине, меж лопаток его царапнули чьи-то пальцы – он визгливо вскрикнул и рванул ещё быстрее, хотя казалось, что и так уже предел.

Неожиданно лес оборвался, по сторонам раскинулось открытое пространство – серая выжженная земля, густо усеянная белыми обломками костей. Под ногой хрумкнул свод человеческого черепа, вдавившись в грунт мелкими ломкими осколками, словно яичная скорлупа.
В сотне метров впереди воздух расчерчивали ряды колючей проволоки, за ними возвышались массивные бетонные башни, увенчаные стальными куполами. Бронеколпак ближайшей вышки пришёл в беззвучное движение, плавно поворачиваясь в сторону бегущего Саньки Левченко пулемётной амбразурой. Левченко хотел заорать: «Не стреляйте!» — но из пересохшего горла вылетел лишь сдавленный хрип.
Рваная вспышка вырвалась из амбразуры, над головой Левченко под грохот пулемётной очереди прошлась жаркая волна, насыщенная свистом пуль. Он обречённо повалился лицом в горькую мёртвую землю и беззвучно заплакал.